| Захарова | Дата: Понедельник, 19.01.2015, 20:02 | Сообщение # 1 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 112
Статус: Offline
| Посвящаю моей матери
Приветствую вас, уважаемые люди!
Признаюсь вам в том, что к жанру «Рождественская история» я питаю отвращение. Даже объясняться по этому поводу не имею желания. В общем, кому что, а мне Крещенская традиция по сердцу. В самом деле! – влезть в тридцатиградусный мороз в прорубь, не умереть в глубинах, не заболеть, а лишь, снискав благодать Божию, принять со смирением правду Божьего мира. Почему так получилось, что крещенская тема в русской литературе не отражена – вопрос к теоретикам, или философам. То есть, не ко мне. Моя задача – посильно заполнить досадный пробел своей Крещенской историей.
Итак,дело было в ночь на Крещение. Городскую дорогу перешёл лось. Ясно, за здорово живёшь ноги ломать и резать их в кровь о покрытый ледяной коркой снежный наст никто не станет. Стало быть, сохатого вынудили уйти из заказника в близлежащую гриву некие неблагоприятные обстоятельства. Так-то, это обычное дело, когда животные перемещаются с места на место в зимнее время года. Беда заключается в том, что они оставляют после себя легко различимые на снегу следы. И не перевелись ещё на свете люди, умеющие читать эту древнюю книгу природы (о чём нелишне помнить каждому, кому доводится попирать девственную целину заснеженного мира).
Кстати, живёт в наших краях мужик Саня, по прозвищу Мичурин,известный по всей округе потомственный браконьер. Скучно ему в дому сиднем сидеть, вот и отправился он рано на утре прогуляться в лес по свежему воздуху. Идёт себе и идёт преспокойненько, лыжинами поскрипывает, всякие природные виды внимательно созерцает. Вдруг видит – след свежий.
„Значится, вчера в заказнике Потап с москвичами на моторах лосей закружили, а
этот убежал”, - резонно рассудил мужик и решил разобраться подробней.
Проследовал по ходу до гривы. Посмотрел – по краю натопано, потом след вглубь зарослей ведёт. Обошёл гриву кругом – выходной глобы нету… о чём это
говорит? О том, что снял Саня ружьишко отцовское с плеча, щёлкнул предохранителем; патрон пулевой ещё дома вставлен, запасной в зубах держит. Окромя пулевых патронов, Саня и не снаряжает никаких, блажь это. Стал подходить. Тут как? Тут острый глаз желателен, чтоб издали заприметитьзверя. Затем надо стать под ветер и осторожно продвигаться вперёд, но не прямо на него, а как бы так – мимо. Ведь бедное животное не дураком дожило до своих лет и тоже надеется на лучшее; думает про себя: мол, если стоять тихонько и прикрыть ресницами бельма, то, может, и не заметят, может, и обойдётся. Зимой по сугробам далеко не убежишь, это понимают все. Хотя, и среди лосей встречаются неврастеники. Летом в лесу можно бегать, сколько хочешь – твёрдая почва, дебри, густая растительность – при таких условиях дальше носа не увидишь, поэтому летом важен слух. Саня глухой на одно ухо, в детстве контузию получил на охоте, а зрение у него отменное, поэтому зимою ему ходить сподручнее, нежели летом.
Трудно объяснить состояние охотника, который подходит к зверю. Разве что, сравнимое с тем, как если бы русский поэт был положен ночевать на надувном матраце возле раскладушки одичавшей девушки француженки, заточённой в православном лагере монастыря Оптина пустынь. И вот лежат они, яко два полена в костре, поэт и француженка, в просторном помещении рядышком, и вроде, можно руку протянуть. Но, но... Раскладушки кругом поскрипывают, сто других девушек француженок мечтательно не дремлют… и Бог. Понимаете, в чём здесь закавыка? – всегда между охотником и зверем расположено пространство воли Божьей; абы кому соваться в это пространство не следует. Саня про то хорошо знал, что не велит Вседержитель убивать живую тварь на Крещение. Вот только на беду, из-за частого употребления алкоголя, запутался в числах.
Положим, среди местных мужиков Мичурин за снайпера не считается, однако мясо носит круглый год – и жирное, и нежирное, всякое. Умеет. Подошёл он к зверю на выстрел, да и завалил его одною пулей под лопатку. Здоровый бычара попался, рога по семь отростков. Бедолага, успел скакнуть вперёд, да и рухнул мордой в сугроб как подкошенный, ногами сучит.
Ничего не поделаешь – вот жизнь, вот смерть, а кушать надо всем. Повесил Саня ружьишко на сук, тупым своим ножичком шею сохатому перерезал, чтоб кровь сошла. Стал по телефону звонить: „Слав! Алё, Слав!.. Да, я… Давай подходи в гриву за Вахониным, тут лежит… большое. Понял? Лёшку с собою возьми… Идите к печинам, я к вам выйду… Жду, давай”. Сел он на поваленное дерево, закурил сигаретку, закашлялся. Тихо вокруг. И в тишине той едва различимо звенит правда Божьего мира; не каждый способен расслышать.
А в это самое время ехал на «буханке» из города охотовед Петрович. Глядь за
окошко – лосиный переход. Дай, думает, посмотрю, что тут у них за дела творятся; прирулил к обочине. Ба! – на следе бисеринка крови, словно ягодка клюквы на белом алеет, а подальше ещё, и ещё. Взъярился Петрович, разнервничался (отчего-то он недолюбливал местных браконьеров), примчался к нашему егерю Потапу. „Ё, ну ты даёшь!” – орёт. Мол, – „Какого лешего у тебя на участке делается?” Потап стоит остолопом, глазами даль буравит. Ему затруднительно ответить на этот простой вопрос, потому что вчера он сделал левачка москвичам новым русским. Не за бесплатно, естественно. А охотоведа в известность поставить не удосужился. Ну
что, положили двух лосей со снегоходов, третий убежал. До утра гужевали, виски иностранные выпивали, шашлычком закусывали. Только что прилёг, а тут на тебе, сам охотовед персонально, со своим нелепым вопросом заявился. Наконец, кое-как зашевелились извилины в болящей егерской голове, и сразу холодок предательский закрался в сердце. Ещё бы – испугался Потап! „Что ты стоишь, пугало?” – не унимается охотовед, – „Давай, выводи свой драндулет, смотреть поедем!” Совсем поплохело мужику от этих слов. Однако начальству возражать – себе дороже. И, покуда Петрович попивал чаёк с пышнотелой потаповской жёнушкой Дульсинеей, собрался ехать. Заодно и кровь со снегохода ветошью пообтёр. Вчера не до того было.
Ну,сели, покатили к месту.
- Вот, с кровью ушёл, – простёр перст начальствующий. – Набедокурили у тебя. Надо ехать в обрат, смотреть в заказнике.
- Ули, это кровь, Петрович? – внезапно воспрянул Потап.
- А ули ты мне „ули”?
- Да об лёд он ноги поранил, гляди – слегонца только, по краю следа кровит.
- Ты мне мозги не биби, ладно? Ули же он на махах идёт?
- Да и уй бы с ним, что на махах! - Потап с трудом вспоминал нужные аргументы. – Поехали, Петрович, чайку покрепче попьём.Нутро горит со вчерашнего, мочи нет. Небось, там жена уже приготовила чего на закусь.
Петрович любил попить чего-нибудь покрепче в обществе дульсиней, но репутация руководителя, всё таки, важнее. Зато, заметно подобрел.
- Ладно, - говорит, - чайку успеется попить.Давай хотя бы по ходу до гривы проедемся – что там.
До гривы, это не в заказник,где обличающие егеря улики налицо. Чуток отлегло у Потапа гнетущее чувство. Отъехали недалёко – опаньки – лыжня по-над следом потянулась. Сегодняшняя. Со стороны деревни Нероновой кто-то пришёл. Это уже очень интересно!
А покуда у них тут суд да дело происходит, ребята в гриве Санину добычу уже прибрали. В обычном лосе (кто не знает) примерно двести килограммов мяса. При этом – на месте оставляют голени, голову (редко кто берёт язык и губы), шкуру, требуху, причиндалы. Шеину берут, но впаривают при разделе дурачкам. Из ливера берут печёнку, почки и сердце. Но по любому, троим современным мужикам всё за один раз из лесу не вынести. В данном случае, ещё срезали мякоть с костей, для облегчения веса. Отходы прикрыли шкурой, лапником, забросали снегом; нагрузились, понесли. Идут друг за дружкой, лыжинами поскрипывают. Мякоть хорошо к спине прилегает, да ноша тяжела. Хоть и своя. Трудная работа, скажу я вам – лосей из леса выносить. А как вышли из бредняка на поле, деревня уже виднеется! Чай, дотерпят.
Вот охотнички браконьеры задами к Саниной усадьбе подтягиваются, скоро будут мясо рубить-делить. В то же самое время егерь с охотоведом к месту их преступного деяния на драндулете подъезжают. Безобразие, что тут… дело пахнет керосином! Осознал Петрович весь ужас случившегося, посмотрел с укоризной подчинённому прямо в бегающие его глазки.
- Всё, попал ты, мужик. Не спрыгнешь. Шкуру на тебя повесят. Не расплатишься.
- С какого на меня, Петрович?
- С того самого!
- Здесь не мой участок! – внезапно сообразил Потап. – Я за чужой косяк не ответчик! Вон, по ручей – мой участок, а здесь уже – не мой. Петрович, это даже район не наш. Пусть мышкари у себя и разбираются.
- Да? Ну да, точно. Да? Звони Матюсу, не еръ ему на печи лежать!
Великое благо для русского человека придумали – мобильную связь. Быть может, это самое важное событие после отмены крепостного права. Ей Богу, жизнь в умирающей деревне наполнилась какими-то доселе неведомыми смыслами и неопределённой надеждой на что-то иное. Ныне любая старуха в заваливающейся избушке разбирается в сотовом телефоне лучше, чем я, например. Разумеется, на деревне стали меньше ходить, меньше орать, и ещё – большая экономия бензина. Набрал Потап нужный номер.
Матюс егерь матёрый. Ему на печи лежать лучше, нежели гоняться по лесу в мороз. Однако, разрешение пограничного конфликта всегда требует неотложных мер. По быстрому оседлал он свой старенький „Буран”, притарахтел к коллегам из сопредельного района. Намётанным орлиным глазом окинул окрестности.
- Чего вызывали? Ваш лось.
- Твоя шкура, – парировал Потап.
- Ваши. Трое были, - пояснил Матюс.
- Какие наши? До дороги донесли, небось, и поминай как звали! Залётные, городские.
- Нет. Городские на лыжах в лес не ходят, им с дороги убить гораздо проще.
- Проще, но не днём.
- Да? Давай смотреть!
Ясно, что изначально мышкарский егерь намекал на компромиссное решение возникшего недоразумения, однако наглое поведения соседей задело его ретивое. С этого момента пустячный, по сути, конфликт вошёл в фазу открытого противостояние двух систем районного уровня. Поехали по лыжным следам. Едут и едут, моторы ревут, из-под гусениц снежинки взвиваются; так и приехали к Саниной усадьбе. Выследили преступника. Что? Надобно теперь Косяка искать, участкового.
Нашли кое-как этого Косяка. Он у Фофана в дому в „дурака” резался. Стали вводить его в курс дела.
- Шкура где лежит? – хитро поинтересовался служивый.
- Шкура у них, - ответил сообразительный Потап.
- Обыск надо учинять. Мичуру с поличным брать,- не поддался на провокацию Матюс.
Почесал репу Косяк. Хоть карта у него сегодня и не шла, а всё ж таки имел надежду отыграться. Вынес свой вердикт.
- Раз убили на вашей территории, значит вашим и придётся этим заниматься. Я-то тут причём?
Это он правильно рассудил –майор, в делах понятие имеет. Матюс готов и к такому повороту, сигнализировал своим ментам. А тем нескучно живётся – район у них хоть и малолюдный, тихий, зато начальство строгое, требовательное; мигом прибыли на сигнал. Делать нечего, Косяк нехотя сходил домой переодеться в форму, пока Потап с Петровичем мечтательно воображали накрытый Дульсинеей стол... Вот к чему приводит людей упрямое желание настоять на своей правде. Ведь у каждого из них были определённые планы на вечер. Долго, коротко ли, отправились всем скопом Саню с поличным брать, Фофана с собой понятым взяли. Банда. На дворе уж ночь настала, парашютики снежинки с неба зачастили, змейкою позёмка следы заметает. Хорошо!
У Сани тоже пока всё хорошо,день удался. Мясо делили, печёнку жарили, в грибочки маринованные лук нарезали, водочку в стаканчики гранёные разливали. А Женя голубкой порхает вокруг мужа добытчика. Не знали? Наш Саня наконец-то женился! Давно бы пора, до сорока лет бедовал бобылём. Из Алтынова взял, уж полгода тому. С опытом попалась женщина, бойкая, успела повидать всякое. Посидели мужики, пора и честь знать – Славка с Лёшкой пошли восвояси, свои доли немалые домой понесли. Что же, новобрачным вдвоём скучать не приходится, примостились на скрипучем диване, хотели по телевизору передачу смотреть. Нет. На самом интересном месте в дверь грубо забарабанили. „Открывай, полиция!”– орут. Подхватились они дружно: Саня бросился прятать лишнее, а Женя, как была в халатике, вышла на порог встречать делегацию. Утвердилась в дверном проёме, руки в боки, перекрыла проход в дом.
- Чего надо в поздний час?
- А надо нам, хозяйка, мужика твоего попытать,зачем он лося вахонинского обидел, жизни лишил.
Это так неудачно пошутил главный из мышкарских ментов. Пошутил, и по ступенькам на крыльцо поднимается, кокардой золочёной отсвечивает. Не знал он, что Женя в курсе ихних хитростей ментовских. Настрадалась, пообтёрлась в местах не столь отдалённых. Лишь незадолго до свадьбы откинулась условно-досрочно.
- Куда! Ордер у тебя есть?
И шагнула вперёд. И с верхнего приступка главному прямо в лицо грудями четвёртого размера. Это она для того так сделала, чтобы потом ей не пришили, будто бы она руки распускала с органами правопорядка. Умница баба, сами видите. Отпрянул главный от крыльца, с пристрастием осмотрел Женю снизу вверх. Вот же незадача, даже обидно! – из отворенной двери сладко пахнет жаренным диким мясом, а ордера на обыск у них в наличии нету. Кто ж знал, что так обернётся? А посреди ночи, как известно, к районному прокурору за ордером ходить не принято. Получается, с обыском до утра годить придётся? Дурацкие теперь законы понапридумывали, всё труднее выполнять план по раскрываемости преступлений. Ну что ж, не удалось взять с наскока, придётся брать правильной осадой. Не впервой. Супротив русского государства ещё никто не устоял.
- Стало быть, ордер хочешь, – рассудительно молвил главный мент.
- А что, есть?
- Для тебя достану хоть луну с неба. Персонально.
- Да ну! Дотянешься?
И бюстом повела игриво, стерва. Ухмыльнулся мент многозначительно.
- Товарищ майор, - по форме обратился он к Косяку, - у нас есть сведения,
что в этом доме скрывается опасный преступник!
- Террорист? – съязвил Косяк.
- Не могу знать, надо бы проверить.
Поняла намёк баба, смекнула, что пришла пора сдавать позиции. Чуток освободила проход.
- Не там ищете, спал мой весь день, пьяный. Хорошо, одного пущу, а то
натопчете мне тут.
- Ну, хозяйка, так-то будет лучше.
- Саша! – в голос закричала мужу жена, - к тебе гости. Принимай!
С Женей в дом вошли двое – мышкарь и Косяк, как местный участковый оперуполномоченный. Вошли, и бегом к сейфу с оружием: „Давай, открывай!” У Сани всё чин чинарём – грубо сработанный ящик из толстого железа, запертый на амбарный замок. Вот только ключ где-то затерялся… где же? Слава Богу, нашёлся-таки ключ, в банке с булавками и прочей ерундой лежал; открыл Саня сейф. Менты вынули ружьё, и давай стволы вынюхивать.
- Что вы нюхаете, там уж заржавело. Оно с осени не стреляно, - честно, как
на духу, признался Саня.
- Собаки, вот и нюхают, - объяснила мужу Женя.
Озлились менты. Конечно, кому приятно, когда тебя собакой обзывают – а ты при исполнении.
- Собирай, хозяйка, мужика. С нами до города прокатится.
- Чего-о-о?! – взревела верная жена. – Это по кой он с вами кататься
должен за чужой косяк? Оборзели?
- Думай, что плетёшь, дур-ра! – побагровел участковый Косяк. А главный
мышкарский сделал вид, что местные разборки его не касаются.
- Не кипятись, хозяйка. На три часа всего забираем, всё по закону. Не успеешь
соскучиться.
- Засунь себе свой закон знаешь куда, и кукарекай!
- Но-но! Я ведь сержанта кликну, - урезонил мышкарь раздухарившуюся бабу. – Тоже хочешь с нами прокатиться? Легко!
- За что?!
- За препятствование в проведении следственных мероприятий – раз. За
оскорбление представителей власти при исполнении служебных обязанностей – два.
За красоту твою несравненную – три.
Вызубрил ментяра поганый все слова и считать научился на пальцах до трёх. Не зря их перековали в полицию, как при фашистах в 41-ом. И будут они теперь не ментярами, а очень добрыми людьми, полицаями. В общем, не любят у нас ментов. И Женя не хуже мышкаря знает, что с условно-досрочного загреметь на нары по-новой легче лёгкого. Забрали Саню.
Долго стояла Женя на улице, смотрела на дорогу, в пустую даль ночи, кусала губы от бессилия. Тихо вокруг, благостно. В деревне огни в избах погашены, лишь фонарь над магазином, как часовой на посту, мертвенно-синим светом отпугивал лихих людишек от средоточия продуктового изобилия. А над её непокрытой головою, среди беременных, тяжёлых облаков, незримо витали души трёх убиенных накануне лосей. Как привыкли те лоси на зимовке в заказнике друг ко дружке, так и в небе
держались рядышком. Они смотрели вниз на Женю, на рыскающие влево-вправо огни удаляющихся автомобилей и с высоты своей не могли понять этой наивной людской суетности. Чего им, людям, надо от жизни? Знать, нет правды на их земле. Что ж…
Постоялаещё Женя на морозе, утёрла навернувшиеся слёзы. А и чего стоять-то стоймя? Надо скорей концы прятать. Звонит она Славке.
- Слышь ты, - говорит в телефон, - блять, лети сюда пулей!
- Что случилось-то? Я сплю уже…
- Я, блять, сказала – пулей! Саню взяли.
- Понял.
Прилетел. Унесли они Санино ружьишко отцовское, браконьерское. Унесли мясо. Прибрались. И невдомёк им, что у Сани в сеннике за стрехой кавалерийский карабин припрятан. Довоенного образца оружие, раритет! Под утро разошлись.
Успела жена Женя лишь один сон просмотреть про женское счастье, а вот и они – явились с ордером обыскивать. Всё перерыли, всё. Нашли солонину в алюминиевом бачке и мяса жирного несколько пакетов в морозильнике. Несерьёзно как-то, на дело никак не тянет. Зря только холодильник сломали, когда выдирали изо льда вещ. доки. Правда, отчасти Женя и сама виновата – ехидно донимала служивых вопросами о голодающем Поволжье. Но, таки случается и у ментов миг торжества! Да-да, нашли кавалерийский карабин. А это уже уголовная статья. То-то!
Короче,продержали Саню вместо трёх часов три дня. Били. Шили вдобавок тех двух лосей в заказнике. Не взял Саня чужой грех на душу, устоял. Выписали ему тогда штраф за одного вахонинского – семьдесят пять тысяч, да и отпустили под подписку о невыезде. Кстати, Славка и Лёшка отказались разделить с другом финансовые убытки. Сказали: это не наши проблемы. Черти.
На послезавтра назначен суд над Саней. Может, при случае расскажу, каково приходится русским браконьерам на русской земле. Ну что? – на деревне теперь пересуды и всеобщее возбуждение, близкое к праздничному. У многих глазки, давно померкшие, вновь загорелись. А то!.. Ненавидят Санину семью на деревне, вот в чём дело. Второй век, почитай, ненавидят. Ещё с тех пор ненавидят, как его прадед в Харилове землю у барина выкупил.
|
| |
| |
